non/fictio№ 2015
Фотоаппарат, диктофон, ноутбук. Диктофон сегодня не то, чтобы критичен, но тому вот уже пара лет, как я стараюсь не выходить из дома без него. Я оценил возможность достать его, нажать кнопку записи и сказать в микрофон пару мыслей. В особенности это удобно за рулём. Сначала — пятнадцатисекундные файлы, затем текстовые заметки, а потом — всё, что угодно.
Что-то забыл. Ах, да. Пятьдесят грамм чистого джина. Джин в одиннадцать утра? Могу, умею, практикую. Добрый джин в 11 утра не то чтобы исполняет желания, но хотя бы способствует их возникновению. Теперь умыться и побриться, а после этого — вторые пятьдесят. Теперь подхватываем сумку и вперёд. На литературную ярмарку Non/Fictio№ в московский Центральный Дом Художника.
На улице довольно прохладно, а потому насчёт джина я не пожалел ни капли. В попутном магазинчике терминал нужного мне банка поменяли на что-то другое, на экране пляшет мерзкая длинноносая птица рыжего цвета. У рыжих нет души — эта птичка вынуждает сегодня платить наличными, хотя и не очень хочется светить в ярмарочной толпе живыми деньгами.
Чёрт знает кто может отираться на этой ярмарке (познакомьтесь с моей паранойей). Нет, серьёзно. Когда в Советском Союзе начали проводиться международные книжные выставки (ещё даже не ярмарки), то на первой же около 20% книг было разграблено неорганизованной преступностью в виде таких же очкариков, как я. Моего тестя в те дни прихватил МУР на какой-то очередной дерриде, но тут же отпустили — то ли поняли копеечность улова, то ли не смогли с первого раза внести слово “феноменология” в протокол.
Поборов желание вернуться домой в компанию к моему личному “ельцин-центру” с недопитым джином, я продолжил путь. Постепенно добрался и до самого ЦДХ. Около парка “Музеон” обратил внимание на “людей-бутербродов” от независимых издательств, пристающих исключительно к седовласым прохожим с криками “издадим вашу книгу!” и сующих им какие-то рекламки. Я уже было приготовился отражать натиск невмняемых, но они не выказали ко мне интереса, лица при виде меня у них стали такие, что вот ещё чуть-чуть — и мне плюнут под ноги. Хантер Томпсон где-то в глубине подсознания очнулся, моментально оценил обстановку и посоветовал с ходу дать первому кастетом в рыло, а у второго спросить — почему мразь не хочет издать МОЮ книгу? Тихо, Стоктон, тихо.
Я дошёл до касс и законопослушно встал в очередь к ближайшей, но тут раздался звонок мобильного — то был мой героический тесть, который уже каким-то образом попал внутрь — разумеется, совершенно бесплатно. Он предложил мне тоже не поддерживать деньгами непонятно кого, потратив их не на вход, а на литературу. Переведя фотоаппарат на боевой взвод и переложив его в передний карман, я медленно прошёл в центральный вход, где увидел небольшую толпу уже обилеченных сограждан, уныло предъявляющих билеты аж двум билетёршам, которых сзади подпирал какой-то охранный шкаф в пиджачной паре, сразу за которым стоял омоновец с овчаркой. Отличная композиция.
На горизонте показался мой тесть, весьма пижонски накрутивший шарф (я, в свою очередь, утром натянул красный свитер моего любимого красного оттенка, того самого, который от одного вида повышает температуру в помещении минимум на четыре градуса). Качнулся к стойке информации, что-то там объяснил, указывая пальцем в сторону входа, потом слегка отодвинул пиджачного секьюрити, нашёл в толпе меня и поманил пальцем. Сделав сложное выражене лица, я проследовал мимо слегка опешивших билетёрш.
— Сюда, сюда, — возгласил мой father-in-law. — Где тебя носит?.. Мы без тебя начать не можем! Испанцы же!..
— Здрасьте — прокричал я в ответ, продолжая двигаться вдоль билетёрш и внезапно обративших взор зевак. — А вот в пресс-центре бардак у вас, уважаемый, извините, — это уже тихонько и снисходительным тоном в сторону пиджачного, глуповато кивающего в ответ. И только овчарка всё понимает, начинает улыбаться и показывает мне длиннющий розовый язык. Я скорчил ей рожу. I’m not a dog person, y’know.
Пока вся эта компания не опомнилась и не начала задавать вопросы, мы просачиваемся как можно глубже в клубящуюся вдоль раздевалок на первом этаже толпу. Это мы — мы сегодня, как есть, нон-фикшн. Социальной инженерии нам не занимать. Наконец-то пожав друг другу руки и разоблачившись, под неторопливую беседу мы поднимаемся на второй этаж и тут же натыкаемся на букинистов со странными изданиями — у меня тоже одно такое есть, типа литературный календарь за 1937-й год. Не очень нужная в хозяйстве вещь, но любители на такое есть — вон, как толпятся у павильончиков. Вообще, несмотря на будний день, несмотря на первую его половину, посетителей много. И не то, чтобы все они пенсионного возраста с кучей свободного времени. Вон, скажем, целая стайка типичных девочек с филфака. О, мой герундий, детки, какие ж вы с филфака!
Сразу возникает мысль, что не хватает кофе, бросаемся искать. Находим в каком-то закутке тётечку с кофе-машиной и гуманными ценами, заставляющими усомниться в качестве кофе. Тётка на сомнения реагирует адекватно, демонстрируя жестянку с арабикой. Кофе и правда неплох. Устраиваемся в сторонке от прохода, по которому то семенят бодрые ещё деканы тех самых филфаковских девочек, вспомнившие молодые годы и забившие на родные кафедры в погоне за свежим переводом Лузиад (тесть цитирует на память первую строку — “As armas e os barões assinalados…”), то мамаши проводят своих чад на третий этаж, где раскинули прилавки детские издательства, то пройдёт гость ярмарки — испанец, с интересом косящийся на произносящего довольно таки знакомые слова.
С ностальгией вспоминаем студенческие годы, тесть рассказывает о том, как не попал на специальность своей мечты — “История философии”, куда требовалась рекомендация обкома и брали человек десять, тогда как на “Философию марксизма-ленинизма” брали чуть ли не двести человек без всякой рекомендации. Вот и вышел из него филолог-русист. А из меня, говорю, вообще вышел преподаватель, хотя я его держал на голодном пайке и под замком в холодной. А не поступить ли нам куда-нибудь теперь? Теперь это просто. Заочное, вечернее, диплом государственного образца.
Допив кофе, мы движемся в произвольном направлении вдоль этажа. В стеклянном “аквариуме” в центре этажа играют дрон-эмбиент и меня, конечно, влечёт туда. Когда я добираюсь до аквариума, эмбиент прерывается, а голос ведущего объявляет, что техническая неполадка с микрофоном наконец-то была устранена. Дальше в микрофон несут такую скукоту, что уж лучше бы дрон-эмбиент. Народу в огороженном пространстве немного.
Вдруг взгляд приковывает небольшой прилавок, уставленный в основном книгами по искусству и типичная искусствоведша вблизи него. Тесть хватает огромный кирпич с репродукциями Серова и объявляет, что непременно его купит, но только на обратном пути, потому что тут килограмма полтора, не меньше. И только из уважения к главному для него произведению Серова — “Одиссей и Навсикая”.
— Навзикая, — поправляет искусстововедша.
— Позвольте, — начинает мой father-in-law. — В древнегреческом никаких звуков “з” не было!
— Может быть, вы и правы, — поддаётся дама. — Да, точно, не было. Когда я преподавала шрифт…
— А я вам сразу сказал, что не было.
— Так вот, когда я преподавала шрифт, я точно знакомилась с…
— Она значительно позже появилась, и то из-за европейского транскрибирования.
— Да, согласна, вот я знакомилась как раз с…
— Я лично считаю, что не надо было бездумно транскрибировать, а вы?
Несчастная капитулирует и в её несчастный мозг наталкивается рождённое практически на лету устное эссе про репродукцию в брошюре по искусству, про ночь и робкий свет электрической лампочки; про то, что такое пронзительное искусство давно пора запретить, а пока пробитая броня не начала зарастать хитином, пока пациент не отошёл — что у Серова лучше всего, конечно, портреты и многие начинающие художники просто мечтают перенять эту странноватую, но располагающую манеру. Кто к нам со снобизмом придёт, тот от меметики и погибнет.
Сторонний наблюдатель может сказать, что мы набрасываемся на бедных сотрудников выставки-ярмарки, но мы не набрасываемся, мы сегодня сами нон-фикшн, помните?
В зоне литературного кафе раздаётся неуверенное кудахтанье ведущей, перебегающей с места на место. Присутствующие поэты и писатели пишут короткие простые стихотворения на заказ, присутствующие читатели умиляются. Цель всего этого — наполнять прозрачный плексигласовый кубик пожертвований для благотворительного фонда, но кубик наполняется неуверенно. Мы пришли на самый конец действа, и всё, что нам досталось — красующаяся перед фотографом-документалистом Наринэ Абгарян, крайне самодовольный Сергей Шаргунов (рождающий мысли про морды и кирпичи) и Александр Снегирёв, читающий нечто ухарское про жизнь и смерть с экрана смартфона.
Дальше мы довольно надолго разделяемся. Я отправляюсь в продолжительное путешествие вдоль прилавков с детской литературой на третьем этаже, а тесть присаживается в зону семинаров там же и слушает Александра Маршака, представляющего новое издание стихов своего дедушки. Следую к прилавку издательства “Настя и Никита”. Моей дочери очень нравятся их книжки-брошюрки, рассказывающие о людях, явлениях, архтектуре, топонимах, улицах, мостах и всяком таком — “Циолковский” был зачитан до дыр, теперь папа с мамой ищут давно, но не могут найти “Менделеева”, тираж которого был распродан. Думаю о потомках знаменитых людей, живущих на роялти от наследия. Александр Маршак тоже пишет и переводит детские стихи, но делает это допуская все те ошибки, о которых говорил Чуковский в своих “От двух до пяти”. Правда, было бы нечестно наглухо раскритиковать его и ни слова не сказать о его деятельности в сфере благотворительности, в сфере поддержки детского отдыха и образования — это достойно огромного уважения.
И вот именно здесь я начинаю покупать. Общий список покупок я обязательно приведу в конце. Как это обычно и бывает у меня с книгами, я потратил чуть больше, чем планировал и нагрузил себя чуть больше, чем хотелось бы, но гордо донёс всё до дома и выстроил в очередь для чтения. Пройдя сквозь детские ряды, я увидел вдалеке развалы с винилом и постарался не приближаться. Уж насколько специфичны продавцы книг, но продавцы винила, по большому счёту сделавшие не очень обоснованный культ из своего товара, дадут им в этом огромнейшую фору. Честно говоря, мне с ними даже заговаривать лишний раз не хочется. Останавливаюсь сфотографировать ряд меломанов, краем уха цепляю “да, вот весь рок у меня по алфавиту расставлен, а что не по алфавиту, так то попса” и немедленно ретируюсь.
Я снова на втором этаже, но склонность к наблюдению со стороны и оценочному суждению начинают постепенно сходить на нет, уступая место покупательскому ражу. Для начала я интересуюсь переводом эпиграмм Марциала в одной известной лавочке, но их не привезли, потому что хоть и продают их в интернет-магазине, внезапно оказывается, что издавалась она не ими, а продают они её просто потому, что руководителю лавочки понравилось. Ну ладно.
Девочки из “Альпины” по запросу подводят меня к стопке изданий “от писателей для писателей”, а по окончании выбора заворачивают покупку и дарят шоколадку размером с палец. От лотка “Ad Marginem” раздаётся стивенсоновско-попугайское “Фаланстер! Фаланстер!”, а я иду мимо, лишь бросив взгляд на примитивно-картонные обложки со строгим частоколом заглавия. Похоже, уволили дизайнера. Всюду кризис. Только брошюрка Лимонова на общем фоне выглядит ярко-графичным чёрно-жёлтым пятном.
Рядом я вижу ещё больших маргиналов (к сожалению, не запомнил их названия). Целая куча изданий НИСИ, рядом всевозможные “тайны КГБ”, “секреты МВД”, “наследия Сталина” и “парадигмы Путина”. Венчает всё это многостраничный фолиант про то, чей Крым, подпираемый батальоном творений Старикова и Соловьёва. Эзотерика нового времени.
Я продолжаю толкаться в прибывающей толпе, обращаю внимание на то, что в “аквариуме” таки заговорили наконец об испанцах, а народу там столько, что некоторые уже садятся на пол. Бегло просматриваю французские комиксы, частично стилизованные под кодексы древних майа и внезапно понимаю, что времени у меня уже почти не осталось, а обойти ярмарку хотя бы ещё раз пять очень хотелось бы. Около испанских изданий нахожу тестя и мы решаем покинуть это довольно таки неоднозначное, но очень интересное место. Начинается час пик, в раздевалки стоят огромные очереди. Ещё часок — и начнётся наплыв людей с работ, поэтому важно уйти сейчас.
К тому же, уйдя сейчас, я соблюдаю одно из самых важных своих правил — уходить на подъёме, пока всё не начало портиться и выдыхаться — музыка, закуски (образно говоря) ну, и прежде всего, настроение. Всё, мы ушли.
Наверное, есть смысл зайти ещё, если будет минутка.
Москва, сходи — там неоднозначно, но очень интересно.
И вот, как обещал, список того, что я купил:
для ребёнки:
“Бульварное кольцо” Л. Скрыпник “Кольца Москвы” её же “Дома мира” О. Колпакова “Книжка про снежинки” О. Дворнякова “Как Пушкин русский язык изменил” М. Улыбашева
для жены:
“Искусство обучать” Д. Дирксен “Психология: люди, концепции, эксперименты” П. Клейнман
для себя:
“Лаборатория презентаций” С. Мортон “Как писать хорошо” У. Зинсер “Как писать убедительно” Д. Графф и К. Биркенштайн “Школа литературного и сценарного мастерства” Ю. Вольф “История Российского государства: от Ивана III до Бориса Годунова” Б. Акунин
