Инородные гуляния

рисунок Дмитрия Столярова

Говорят, в городе начали работать традиционные рождественские ярмарки? Ну-ну.

Когда говорят «как встретишь новый год, так его и проведёшь», иногда оказываются удивительно правы. Мой 2015-й начался с того, что захотелось посмотреть, как проходят народные гуляния в центре города.

Это было совсем не новое и не очень удивительное желание. Обычно почти каждый год в первых числах января я ехал в центр. Иногда даже прямо утром первого дня января. Пока город не проснулся, пока мрачная пелена застилает похмельные мозги большинства сограждан, есть удивительный шанс ощутить себя единственным человеком в постапокалиптическом пространстве. Ты идёшь пустыми улицами, ты видишь остатки праздника, декорации всё ещё ярко освещены, но само действо уже кончилось.

Вот так и в прошлый новый год я шёл через центр, который был оформлен под нечто, что называлось «деревенькой гномов». Это было типично хипстерское мероприятие — в том смысле, что визуальная составляющая не очень удачно попирала смысловую. Почему-то деревенька получилась типичным поселением XV века, где эпидемия чумы не то, чтобы уже началась, но начаться просто обязана. Раскадровка из «Трудно быть богом» Германа.

Странные конструкции из горбылей. Загоны с симулякрами фантастических животных из рогожи — мне подумалось о станке для призового дракона-осеменителя. Копны гниющего сена, растаскиваемого во все стороны ветром. Выкрашенные блеклыми красками домики с внезапным яростным электрическим пламенем внутри. Серое низкое небо. Стоптанные в грязь дорожки между всем этим.

Некоторые домики имели только фасад (цвета — охра, калужница, серый беж, амбарный красный). Некоторые оказалась лавочками, в которых продавались различные поделки, долженствующие символизировать игрушки и сласти. Всё это было некрасиво, аляповато, несуразно и в довершение всего — непотребно дорого.

Игрушки были чистым издевательством — как будто дети гномов делали их во втором классе гномьей школы на уроке труда. Школа была коррекционная, делалось всё из-под палки. Не знаю, как это принял гномий ОТК, потому что вышло в основном то, что люди бы назвали «из говна и спичек».

Сласти оказались ещё большей издевкой. Эти красивые с виду прянички, об которые можно сломать зубы, без которых с недавних пор не обходится ни один новый год — а ведь есть ещё жевательный мармелад, которым можно было бы изолировать Ганнибала Лектора, не прибегая к маске! И многое другое, что вообще не поддаётся описанию за неимением формы. Маленькая порция Азатота за немаленькие деньги.

Кстати, вокруг всего этого праздника жизни не было ни одного гнома. Маленький народец не показывался ни на минуту — лишь кое-где по углам стояли памятники особо выдающимся гражданам гномьего царства. Как правило, они все были давно и причудливо умерщвлены. Да,на постаментах были указаны годы жизни. У большинства также была указана причина смерти. Да почти у всех, кроме, разве что, библиотекаря.

Хочется верить, что библиотекарь чинно и достойно скончался сам в приличествующем гному возрасте, окружённый несколькими поколениями безутешных потомков. Хотя с него станется — вполне возможно, что мерзкий старикашка был съеден заживо, вывернут наизнанку или затянут в невообразимый хаос каким-нибудь особо мерзким гримуаром — из тех, что обычно затянуты в человеческую кожу, скованы окладом из метеоритного железа и содержатся в середине особо леворезьбового лабиринта. Вполне возможно, что именно так и было. Возможно, смерть (смерть ли?) его была так мерзка и непотребна, что про это нельзя упоминать даже вскользь.

Посреди всего этого упадка вращалась огромная разноцветная карусель. Яркая, освещённая мигающими лампами, электрическая карусель с улыбающимися лошадками, лакированными до блеска — верховыми и запряжёнными в игрушечные сани, двуколки и ландо. Звучал органчик и карусель неслась и неслась по кругу. К ней стояла огромная очередь из желающих прокатиться. Рядом с самыми маленькими детьми на карусели кружились родители, дети постарше ехали одни.

Карусель была так неестественно красива посреди этого сумеречного мирка, что казалась чуждой ему. Она вызывала желание немедленно её сломать, схватить чёрный маркер и намалевать весёлым лошадкам кресты вместо глаз, блевануть желчью в проходе — всё, что угодно, лишь бы прекратить яростное несоответствие, ворвавшееся в сказочный тлен и гномью безысходность. Тот, кто поставил эту конструкцию посреди чумной деревеньки, несомненно обладал изысканным даром садиста. Так глубоко ранить не могла бы даже гномья скотобойня, сказочное аутодафе или непрерывная казнь какого-нибудь гнома-еретика — скажем, за одно желание построить такую карусель.

Явление такого же уровня, неизбежно повергающее меня в бездну седьмого смертного греха — детские паровозики, радостно жужжащие своим электродвигателем посреди сумаcшедшей круговерти торговых центров. Изнутри доносится радостное пение, за штурвалом обычно угрюмый мужик. Эти личинки Блейна Моно… впрочем, сейчас я не буду говорить о них.

Итак, с тех пор прошёл уже почти год, а эта проклятая новогодняя карусель крутится в глубине моего разума, который (если подумать) и есть такая же засратая деревушка с гномами — их не видно, но следы их жизнедеятельности периодически попадаются на глаза. Отблески огоньков и механическое ржание органчика периодически тем или иным образом выплёскивается наружу, а стоящим вокруг счастливым детям и умиротворённым взрослым кажется, что так и должно быть.

Во всяком случае, никто из них активно не протестует.